Часть I (экспозиция)
История европейской музыки хранит в своём золотом фонде имена композиторов, чьё творчество остаётся неизменно востребованным, что бы ни происходило в окружающем мире. Над неоспоримо прочным положением фигур этого музыкального «VIP-ряда» не властны ни мода, ни перемены в образе жизни сменяющихся поколений, ни проносящиеся над ними политические бури.
В качестве примера достаточно привести Вагнера: даже факт истового поклонения «байройтскому пророку» в гитлеровской Германии практически не отразился на мировом статусе его музыкальных драм. Исключение, по причинам понятным и уважительным, составляет лишь Израиль.
Но есть композиторы, бытование музыки которых в исполнительской и слушательской практике в гораздо большей степени зависит от обстоятельств внешнего плана. К их числу принадлежит Антон Брукнер.
Принято писать, что путь Брукнера-симфониста к славе был тернист. Но если учесть, что самая ранняя попытка написать симфонию была им предпринята почти в сорокалетнем возрасте, становится понятно, что позднее признание – это скорее проблема профессионального развития этого композитора.
На постоянной основе музыка Брукнера вошла в репертуары симфонических оркестров лишь через сорок лет после его смерти, и произошло это в гитлеровской Германии. Брукнер, один из любимейших композиторов фюрера, стал и едва ли не самым исполняемым композитором в «Третьем рейхе». Но о такой ли известности он мечтал?
После длительной паузы, наступившей вслед за поражением Германии в войне, начинается постепенное возвращение сочинений Брукнера в концертные программы. Правда, за пределами Германии и Австрии это происходит нечасто, потому что выдержать исполнение почти полуторачасовой симфонии бывает тяжело не только музыкантам оркестра, но и слушателям. Как отмечал Брент Ассинк в бытность свою исполнительным директором Сан-Франциского симфонического оркестра, наличие фамилии «Брукнер» на филармонической афише существенно снижает продажу билетов, в среднем на треть против обычного.
Иное дело студийная запись. Есть пластинки – есть возможность слушать, не вставая с мягкого дивана, и сравнивать разные редакции одной и той же симфонии и трактовки разных дирижёров. Звукозапись помогла сформировать новый круг ценителей музыки Брукнера, впрочем, достаточно узкий: по своей активности он никогда не был сопоставим с международным «клубом» поклонников Малера.
Но сегодня мы можем констатировать новый рост интереса к творчеству Брукнера в мире. Исполнение его симфоний уже воспринимается не как дирижёрский подвиг, а скорее как желание маэстро быть в тренде.
Вопрос: почему становятся возможными подобные метаморфозы? Ведь сама музыка Брукнера не меняется, как не меняется и запечатлевшаяся в этой музыке личность её создателя…
Антон Йозеф Брукнер родился 4 сентября 1824 года в Ансфельдене, в окрестностях Линца.
Большая часть его жизни была связана с буколически-провинциальным миром Верхней Австрии, и даже сделавшись жителем столицы, он при первой же возможности возвращался в родные пенаты – там ему было спокойнее, да и работалось лучше.
Мать композитора Терезия Хельм была уроженкой этих же мест. Она рано лишилась родителей и какое-то время работала прислугой в Вольферне, в доме священника. Там она познакомилась с Антоном Брукнером, учителем начальной школы из соседней деревни, за которого и вышла замуж. Антон Йозеф был первым ребёнком этой четы.
Брукнер-старший унаследовал свою профессию от отца, Йозефа Брукнера – первого представителя сельской интеллигенции в этом роду потомственных крестьян и деревенских ремесленников, корни которого теряются где-то в 15 веке.
Учитель начальных классов в провинциальной Австрии XIX века – птица невысокого полёта. Но всё же это был некий статус, гарантировавший стабильный, хотя и весьма умеренный доход, и крышу над головой: комнату или небольшую квартиру в здании школы. Мог учитель пользоваться и плодами школьного огорода (за которым обязан был сам ухаживать), кроме того, ему дозволялось держать козу в специальной пристройке.
Прокормить большую семью на одно жалование было трудно, поэтому учителя, как сказали бы сейчас, «подхалтуривали». Обладая врождённой музыкальностью, Брукнер-старший освоил игру на скрипке в объёме, достаточном для того, чтобы аккомпанировать танцам в местном кабачке. Кроме того, он следил за состоянием органа в деревенском храме и немного играл сам.
Своего первенца он пристроил к делу, когда тому сравнялось десять лет: Антон звонил в колокола, помогал священнику облачаться и с удовольствием пел в церковном хоре. Тяга мальчика к музыке была столь очевидной, что было решено определить его на учение к родственнику, который тоже учительствовал в деревне и служил помощником церковного органиста.
Учёба продолжалась недолго: болезнь отца потребована присутствия старшего сына дома.
После смерти кормильца семья впала в нищету. На попечении вдовы остались не только дети, но и сестра покойного мужа, инвалид. Казённую квартиру пришлось освободить, и, погрузив утлый скарб на небольшую тележку, Терезия с четырьмя младшими и слепой золовкой отправилась к родственникам в Эбельсберг, где ей предстояло вернуться к работе служанки и прачки. Антона-Йозефа, которому уже исполнилось тринадцать лет, после слёзных просьб матери приняли в церковный хор при монастыре Санкт-Флориана.
Древняя обитель монахов-августинцев, давшая имя выросшему вокруг неё городу, являлась в то время крупнейшим в Верхней Австрии культурным и административно-образовательным центром. Прелат Михаэль Арнет, принявший участие в судьбе одарённого мальчика, был одним из высших чиновников в системе народного образования.
В приходской школе, которую Антон начал посещать, он быстро стал одним из лучших учеников. Его незаурядные музыкальные способности также были замечены, что позволило ему получать уроки игры на скрипке и органе. Успехи юного тёзки так впечатлили Каттингера, соборного органиста, что он начал приобщать своего подопечного к духовной музыке австрийских и немецких композиторов и даже привлекал его к воскресным службам.
И всё же о том, чтобы стать профессиональным музыкантом, Антон в ту пору не помышлял. Он решил пойти по стопам отца и деда и в 1839 году, вооружившись рекомендацией Михаэля Арнета, поступил на курсы подготовки школьных учителей в Линце.
Поскольку образовательные учреждения в Австрии находились под патронажем церкви и детей старались воспитывать в духе патриотизма и религиозного послушания, в школе уделялось много внимания разучиванию с учащимися хоралов, гимнов и народных песен.
От учителей требовалось соответствовать этой задаче, и в период подготовки они вполне серьёзно изучали основы теории музыки.
На курсах в Линце в то время преподавал знаменитый органист и теоретик Иоганн Август Дюрнбергер, автор «Элементарного учебника гармонии и генерал-баса», и молодой Брукнер воспользовался этим обстоятельством, чтобы под руководством мастера усовершенствовать свою технику игры на органе и углубить познания в области контрапункта и генерал-баса.
Светской музыкой он в то время интересовался мало, но известно, что однажды он посетил в Линце концерт городского музыкального общества, где исполнялись увертюры к операм Вебера и Четвертая симфония Бетховена.
Через 10 месяцев, сдав экзамены, новоиспечённый помощник учителя отбыл к первому месту службы: он получил «распределение» в деревню Виндхааге в верхне-австрийской глубинке.
Трудовой день начинался в пять утра, и это событие полагалось возвещать ударом колокола. Окончание дня – тоже. Эта обязанность возлагалась на семнадцатилетнего «господина школьного ассистента», а также множество других, помимо собственно преподавания.
Жалованье было мизерным, и Антон, как и его покойный отец, начал подрабатывать на деревенских танцульках. В Австрии даже в отдалённом сельском захолустье можно было найти любителей музыки. Обнаружился такой и в Виндхааге, и в его доме юноша получил возможность заниматься на клавикорде.
Тогда же он пробовал себя в качестве композитора – написал камерную мессу для контральто, органа и двух валторн, она была исполнена силами местного музыкального сообщества и заслужила тёплый приём.
Месса C-dur. Людмила Кузнецова (меццо-сопрано), Людмила Голуб (орган):
К сожалению, своего непосредственного начальника Брукнер только раздражал, чем дальше, тем больше: эти бесконечные музыкальные штудии, отнимающие время от работы на школьном огороде, эти чересчур изощрённые органные импровизации – для чего они нужны? Неизвестно, чем бы закончилось дело, не вмешайся в конфликт всё тот же прелат Арнет. Он помог бывшему монастырскому питомцу перебраться в Кронсторф – деревушку совсем маленькую, но зато расположенную всего в нескольких часах пешего хода от Санкт-Флориана.
В Кронсторфе дела пошли повеселее: там Антону разрешили держать в комнате спинет, да и жалованье оказалось существенно выше, так что юноша сразу же начал помогать деньгами матери. А в соседнем Энсе для него нашёлся новый учитель – Леопольд фон Зенетти, местный органист и хормейстер.
Середина века. Берлиоз уже создал свои программные симфонии, Шопен – свои сонаты и баллады. Оперный гений Россини облетел всю Европу и сложил крылья. «Роберт-Дьявол» прогремел в театрах ещё полтора десятка лет назад, и даже «Летучий Голландец» уже не только написан, но и поставлен.
Двадцатилетний Антон Брукнер по-прежнему далёк от этого пиршества светской музыки. Он изучает творчество мастеров барокко и сдаёт в Линце очередной экзамен, после чего получает должность учителя младших классов в той же школе в Санкт-Флориане, которую несколько лет назад окончил сам. Вскоре он становится и органистом монастыря, правда, пока только «временным», без регулярного жалованья.
Лишь через десять лет, в 1855 году, в результате победы на конкурсе он получит место постоянного органиста в кафедральном соборе Линца.
Брукнер мог бы сделаться священнослужителем, но предпочёл мирскую профессию. Однако в полной мере мирским человеком он стать уже не может: воспитание в семье, где царил дух строгой и вместе с тем по-деревенски простодушной религиозности, и отрочество, проведённое в монастырской среде, наложили глубокий отпечаток на его личность.
Он старательно соблюдает все религиозные предписания и ведёт специальный ежедневник, куда записывает, какие молитвы читал в этот день и с какими просьбами обращался к Господу. Если во время беседы с каким-нибудь человеком его чуткое ухо музыканта улавливает отделённый перезвон церковных колоколов, Брукнер прерывает разговор, опускается на колени и склоняет голову.
Его личная жизнь не складывается. Вне брака он близких отношений с женщиной не мыслит, а с женитьбой ничего не выходит. Имена потенциальных невест он также заносит в тетрадь, и это всегда очень юные девушки, почти подростки – лишь они могут быть невинны в той мере, какая достаточна для его матримониальных планов.
Выбрав себе очередной объект для ухаживаний, Йозеф Антон дарит отроковице Библию, после чего делает предложение руки и сердца. Получив отказ от изумлённой кандидатки или её родителей, он обращается к следующей. И так – вплоть до своего семидесятилетия.
Привыкнув выступать в роли либо прилежного ученика, либо добросовестного учителя, он с трудом выстраивает с людьми отношения вне этой парадигмы, и в результате «общение» с Богом становится для него более предпочтительным.
Упорное стремление соответствовать предписываемому верой идеалу и страх оступиться и сделать что-нибудь неположенное, в конце концов доводят его до глубокого невроза. Эмоциональные подъёмы сменяются у него периодами тяжёлых депрессий, во время которых психика Брукнера балансирует на грани серьёзной болезни, а иногда уже и за гранью.
Его неудержимо тянет ко всему непосредственно связанному со смертью. В школьном классе, где он преподавал, на стене висело изображение его матери, точнее её трупа: по просьбе Антона Брукнера фотограф запечатлел усопшую на смертном одре.
Ему нравится посещать кладбища и наблюдать там за похоронами незнакомых ему людей. Однажды ему приходит в голову, что неплохо было бы раскопать могилу его покойного кузена и проверить: как он там, всё ли в порядке? Эту задумку власти не поддержали, как и просьбу Брукнера позволить ему обследовать тело императора Максимилиана, возвращённое в Вену после казни в Мексике. Зато, когда 1888 году было принято решение перезахоронить останки Бетховена и Шуберта, Брукнер добился-таки разрешения присутствовать на церемонии, чтобы получить возможность поцеловать черепа обоих.
Странное хобби для верующего человека…
На протяжении всей жизни Брукнера мучили проявления арифмомании, одной из самых утомительных разновидностей обессивно-компульсивного расстройства. В 1867 году ему пришлось провести несколько месяцев в санатории нервных болезней, чтобы притушить навязчивое желание считать и пересчитывать любые предметы, попадающиеся ему на глаза: листья на деревьях, цветы на обоях, звезды на небе, бусины в дамском ожерелье и даже капли воды, наполняющие Дунай.
И ещё одна особенность была свойственна этой причудливой личности: всегдашняя неуверенность в себе и потребность «прилепиться» к какому-то наставнику, авторитету которого можно было бы беспрекословно подчиниться.
Живя и работая в Санкт-Флориане, а затем и в Линце, Брукнер много сочиняет. Он не только музыкален, но и очень трудолюбив. Из-под его пера выходят духовные песнопения, кантаты, мессы – за 20 лет практической композиторской деятельности им создано внушительное количество добротных опусов, усреднённая выразительность которых гарантирует одобрение как заказчика, так и потребителя.
«Торжественная месса» (1854 г.). Бамбергский симфонический оркестр, дирижёр Карл Антон Рикенбахер:
Вполне очевидно, что перед нами сложившийся церковный композитор, чьи профессиональные навыки базируются на стилистике немецко-австрийской духовной музыки, главным образом, XVIII века.
Он хорошо постиг ремесло, в его творческом сундуке достаточно освоенных приёмов и наработанных заготовок.
Но Брукнеру недостаточно являться композитором «по факту», он хочет, чтобы этот факт подтвердили официально, и регулярно показывает свои сочинения маститым коллегам с просьбой непременно прислать ему письменный отзыв. Он собирает всевозможные дипломы и, даже будучи далеко не новичком в композиции, полагает, что нуждается в руководителе – человеке, который точно знает, каким образом устроена музыка и как её сочинять правильно.
На целых шесть лет таким гуру для него становится профессор Венской консерватории Симон Зехтер; занятия Брукнера с ним оплачиваются из фонда епископа города Линца.
Зехтер, педагог-теоретик, автор трёхтомного учебника «Основы музыкальной композиции», относившийся с глубоким недоверием ко всему, что было создано после Баха и Рамо, не только не считал нужным знакомить учеников с современными тенденциями и достижениями в музыке, но и вообще не поощрял свободное сочинение. Действительно: к чему все эти вольности, когда есть схема построения фуги?
Не зря же сам профессор упражняется в этом искусстве ежедневно. Когда он предстанет у врат рая, ему будет что предъявить герру апостолу: свыше 8000 (восьми тысяч!) композиторских опусов, и по меньшей мере половину этого богатства музыкальной мысли составляют фуги. Конечно, время от времени он позволял себе и лёгкие развлечения, не без этого, но всегда благопристойные. Например, сочинил 104 вариации на оригинальную тему из 104 тактов…
Зехтеру удалось надолго затормозить развитие своего самого способного и усидчивого ученика. Зато Брукнер в 1861 году с блеском выдерживает консерваторский экзамен по контрапункту и композиции.
Казалось бы, теперь уже у него точно всё в порядке, волноваться больше не о чем. И всё же его точит какой-то червячок сомнения. Чем иначе объяснить тот факт, что на тридцать восьмом году жизни Антон Брукнер решает восполнить свои пробелы в области музыкальной формы и современной оркестровки и обращается с просьбой об уроках к Отто Китцлеру?
И вот этот-то музыкант-практик, виолончелист оперного оркестра, театральный дирижёр, полнейший космополит в своих музыкальных вкусах и просто весёлый, абсолютно светский человек десятью годами моложе Брукнера, выражаясь фигурально, научил его дурному. Перед Брукнером открывается сверкающий всеми красками мир светской музыки.
Благодаря своему молодому учителю Брукнер познакомился не только с неизвестными ему ранее произведениями Бетховена, Шуберта и Мендельсона, но и с творчеством Шумана, Берлиоза, Листа, и, наконец, с партитурами «Летучего голландца» и «Тангейзера».
Музыка Вагнера производит на него впечатление подобное взрыву. После мюнхенской премьеры «Тристана и Изольды» в 1865 году, когда Брукнер знакомится с Вагнером лично, он уже готов встать на колени перед своим кумиром.
Что же так привлекает его в творчестве Вагнера?
Брукнер слабо разбирается в опере. Философские идеи, отражённые в сюжетах вагнеровских творений, от него далеки. Несмотря на то, что под конец жизни Брукнер удостоился почетной степени доктора философии Венского университета, в этой дисциплине он был не силён, что неудивительно: любомудрие и бесхитростная вера – две противоположности.
К тому же его никак нельзя назвать начитанным человеком, к художественной литературе он равнодушен, всем романам на свете предпочитая Библию. Сюжетные перипетии вагнеровских музыкальных драм даются ему с таким трудом, что он вынужден обращаться за разъяснениями к сведущим людям.
Эмоциональная насыщенность, мощный эротизм вагнеровской музыки? Сомнительно, чтобы этот закоренелый девственник, человек рассудочный и педантичный, мог в полной мере ощутить на себе воздействие подобной магии.
Необычное обращение с гармонией? Но, хотя он и перенял у Вагнера отдельные характерные обороты и созвучия, в целом, текучая лава вагнеровской «бесконечной гармонии» – это совсем не то, что мы слышим у Брукнера, для которого типично скорее «бесконечное кадансирование».
Огненная палитра вагнеровского оркестра? Да, эти звучания, по-видимому, завораживали Брукнера, но его оркестр, хоть и грешит избытком меди, далеко не столь красочен, как у Вагнера.
Остаётся предположить одно: это – любовь. Непреодолимая тяга к личности противоположного склада. В чём-то очень наивная, почти детская. Но, поскольку Брукнер прежде всего музыкант, он «любит ушами». И не может противиться желанию уплывать по волнам музыки в иллюзорный мир, создаваемый властной рукой его идола.
Двух лет занятий с Китцлером оказалось достаточно, чтобы в мозгах его необычного ученика совершилась если и не революция, то, во всяком случае, модуляция в новую тональность. В результате Брукнер начинает не только более активно пробовать себя в жанрах светской музыки, но и предпринимает две попытки, пока ещё ученически-неуверенные, написать симфонию.
Третья симфония (получившая согласно воле композитора наименование «Первой»), оказывается более удачной. В мае 1868 года она представлена публике Линца и удостаивается одобрительного отзыва самого Ганслика.
Эдуард Ганслик, влиятельный австрийский музыковед и критик, придерживался весьма консервативных эстетических взглядов. Высшей точкой развития композиторского искусства он считал творчество Моцарта и Бетховена, из современников благоволил только к Брамсу, а Вагнера клеймил за «дегенеративную музыку» и разрушение классических устоев.
В Брукнере он поначалу увидел композитора-традиционалиста, далёкого от модернистских тенденций: такого можно и нужно поддержать. Увы, протеже не оправдал его надежд!
Осенью 1868 года после смерти Симона Зехтера Брукнер принимает приглашение занять его место в Венской консерватории и одновременно занимает должность придворного органиста. Для него начинается новая, столичная жизнь.
Известность Брукнера-виртуоза растёт, он выступает не только в Австрии, но и за границей. Его органные импровизации звучат в соборе Парижской Богоматери. В Лондоне в Хрустальном дворце ему внимают 70000 человек. Весь Линц, осознав, что, оказывается, в течение десяти лет в их соборе играл на органе гений, аплодирует на премьерах его месс – e-moll и f-moll.
Месса e-moll. Симфонический оркестр Баварского Радио, хор Баварского радио, дирижёр Ойген Йохум:
Вскоре выясняется, однако, что в столице австрийской империи композитору, претендующему на вхождение в круг привилегированных музыкантов, недостаточно писать духовную музыку. Индикатором «рейтинга» здесь является успешность опер и, возможно, даже в большей степени – симфоний.
Вторая симфония Брукнера, прозвучавшая под управлением автора в 1873 году, славы своему автору не принесла, а вот критиков, почуявших в ней вагнеровский флёр, насторожила.
Но прохладный приём, если и смутил композитора, то ненадолго, и в 1874 году он представляет оркестру Венской филармонии Симфонию №3, сопроводив её немыслимым по степени комплиментарности посвящением. «Высокочтимому господину Рихарду Вагнеру, недосягаемому, всемирно известному благородному мастеру поэзии и музыки».
Одно это могло привести в ярость «антивагнеровскую» партию в Вене, но Брукнеру, в его святой простоте, видимо, казалось, что для выражения восторга перед музыкальным божеством, каким для него стал Вагнер, посвящения недостаточно. Законченная партитура Третьей симфонии содержала многочисленные цитаты из «Тангейзера», «Валькирии», «Тристана» и «Мастерзингеров», произвольно вмонтированные в перегруженную пафосными звучаниями музыкальную ткань.
Если бы симфония в таком виде прозвучала на премьере, а затем и закрепилась в исполнительской практике, нет сомнений – сегодня Брукнера называли бы «опередившим своё время мастером коллажа».
Однако для Венской филармонии 1870-х это чересчур, и Брукнер получает категорический отказ. Переделывает партитуру, убирая из неё почти все отсылки к произведениям Вагнера, и спустя год опять приносит её дирижёру. И вновь симфония отвергнута.
Другой бы обиделся или постеснялся снова обращаться туда, где его так явно не хотят видеть, но наш герой не таков, его упорству можно только позавидовать. Он переделывает своё произведение ещё раз и ещё раз, и в 1877 году, наконец, положительное решение дирекцией филармонии принято.
Партитура Третьей симфонии (как, впрочем, и всех остальных у Брукнера) не принадлежит к числу «самоиграющихся», исполнение таких сочинений необходимо тщательно готовить. Но работавший с оркестром дирижёр, к сожалению, скончался, и за пульт пришлось встать автору.
Премьера обернулась сокрушительным провалом. Публика почти в полном составе покинула зал, не дождавшись окончания концерта, ушли и обозлённые музыканты оркестра, демонстративно оставив на сцене свои инструменты. В такой ситуации, даже если бы критики были настроены доброжелательно, вряд ли они сумели бы уловить и оценить по достоинству то оригинальные и необычное, что, несомненно, наличествует в этой симфонии, несмотря на всё её несовершенство. Но они были настроены иначе.
Антивагнеровская «партия» обрушила на Брукнера настоящий шквал издевательских отзывов. Особенно старался Ганслик, и нельзя сказать, что он ограничивался только газетными рецензиями – нет, когда заходила речь о Брукнере, он ни в чём себе не отказывал.
Между тем, у объекта его нападок уже практически готовы партитуры следующих двух симфоний – Четвёртой и Пятой. И с дороги, найденной им в процессе создания Третьей симфонии, он уже не свернёт.
Андрей Тихомиров