Сценическую версию «Персефоны» Игоря Стравинского представили в Перми.
Самую долгожданную премьеру Дягилевского фестиваля приберегли на «десерт». Уже на предпремьерном показе подогреваемая любопытством публика так переполняла огромное пространство «Завода Шпагина», что множество тех, кому не хватило места, расположилось на лестничных ступеньках.
То же самое повторилось и на премьере. Будто вся культурная Пермь собралась посмотреть неоклассический шедевр Стравинского в постановке молодого режиссера Анны Гусевой!
Светоносная красота – не то качество, которое устойчиво ассоциируется с музыкой композитора. Однако именно «Персефона» – мелодрама для тенора, рассказчицы, хора, детского хора и оркестра, которую Стравинский написал на текст Андре Жида, – является одной из самых солнечных и лирически красивых партитур, которые можно найти в музыке XX века. Безмятежность диатонических гармоний, пикантно оттененная мягкими диссонансами…
В своем роде добрая и нежная версия «Весны священной», «Персефона» осталась в тени столь мощного конкурента: этой слишком утонченной, рафинированной музыке не суждено обрести оглушительного успеха. Нарочито прямолинейная и эпатажно вторичная трагедия рока «Царь Эдип», еще один древнегреческий экскурс композитора в двадцатые годы, завоевала себе прочное место в театральном репертуаре – бедняжка «Персефона», кажется, по-прежнему сокрыта в Аиде. Наполовину балет, наполовину кантата – записи и постановки произведения всегда были редкостью.
В «Персефоне» Стравинский рассказывает историю весеннего обновления с изяществом французского импрессионизма. Как и у Гомера, в драме Жида отсутствует мотив насильственного похищения героини Плутоном: она сама спускается в его царство из жалости к заблудшим душам и пытается избавить их от страдания.
Гусева чутко уловила литургический подтекст произведения. Во времена создания мелодрамы многие видели в Персефоне прототип Христа — по замыслу авторов произведения, христианская пасхальная мистерия наслаивается на языческий миф. Последние его слова перекликаются с известным изречением Спасителя, сохранившимся в одном из Евангелий:
«Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин 12:24).
Однако первобытной дикости, обрядовой архаичности к этому лучезарному произведению решил добавить маэстро Теодор Курентзис. Он внес свою лепту, сочинив вступительное «Интро» для мелодрамы.
Нуждался ли в этом прологе Стравинский? Наверное, нет. Однако эта брутальная часть постановки – отсылка к древности, к зарождению чего-то страшного, тяготеющего над всем миром, возможно, намек на атмосферу элевсинских таинств – сделала музыке великого композитора хорошую рекламу. Свирепую силу, жгучесть, магическую концентрацию партитуре Курентзиса добавляют ударные инструменты (бикапо) Германа Виноградова, на которых посчастливилось играть его супруге Ладе Раскольниковой, Алексею Ретинскому и двум девушкам из образовательной программы.
Музыка Курентзиса проникнута эросом, вибрирует возбуждением. Путешествие в прошлое, на пару тысячелетий назад осуществляется посредством слова – Теодор использует стихи собственного сочинения «В месяц Антестерион»; их перевод на русский язык он решил сокрыть от публики. Безмятежное погружение, падающие звезды, греческие маски, энигма ритуальности…
Будто ледяной водой, публику окатило внезапное вступление звонкоголосого тенора: Егор Семенков чувственно, распевно декламировал текст, аккуратно прял нить развивающихся событий.
Гуттаперчевая, хрупкая танцовщица Айсылу Мирхафизхан, словно некая Ида Рубинштейн наших дней, магнитит на себя взгляды публики. От плавности ее линий, бесконечности движений невозможно оторвать глаз. Миниатюрная Айсылу смогла заполнить собой все пространство завода – летала, танцевала, декламировала, кричала…
Стоит отметить, что произносить предписанный текст с выразительной интонацией ей приходилось в самых разных положениях, отчего французский язык не пострадал! Особенно обаятельна актриса была в роли новорожденной Персефоны: не возникало и тени сомнения, что она действительно не умеет ходить и даже держать голову.
Подобно весне, Персефона сама расцветает в это постановке, «оперяется» (по словам режиссера). Невзрачная девочка в начале, зловеще нежная покровительница теней во втором акте и воздушная нимфа в финале. Возможно, сама того не подозревая, Анна Гусева сделала небольшой реверанс старшему коллеге Ромео Кастеллуччи; слишком многое может напомнить здесь его постановку оратории «Жанна на костре»: рефлексия о мироздании, жертвенная ритуальность, скольжение по перспективе повествования, деталь декорации – черная земля…
Артисты хора, танцоры – олицетворение безостановочного вихря жизни. Все они постоянно движутся, на сцене одновременно может помещаться до четырех разных мизансцен. Как будто в своих ритуальных танцах артисты хотят воссоединиться с природой и вечной жизнью. Как сложно охватить это всё парой человеческих глаз!
Опознавательные знаки афинян различимы в костюмах нашумевшего художника Гоши Рубчинского; подобранные со вкусом, они оправдали ожидания. Главное – не смотреть на первоначальные эскизы, «каляки-маляки» дизайнера, похожие на зарисовки трехлетки.
Костюмы минималистичны и в цветовом отношении, и по фасону – длинные строгие рубища. Зато можно сосредоточить внимание на фигуре главной героини. Платья Персефоны несут символическую нагрузку: три костюма в главных цветах человеческий жизни – красный, черный, белый.
Трогательная деталь. «Персефоне» резонирует название московской хоровой школы «Весна», юные воспитанники которой стали участниками постановки. Дети – новая жизнь, будущее, маленькие спутники весны. Ребята смотрелись частью команды, но у них была особая миссия – они играли самих себя. Резвились в догонялках, рассматривали цветы. Тембр их чистейших, ангельских голосов придавал постановке особый шарм. Надеемся, сотрудничество Теодора Курентзиса с этим коллективом не будем последним, а может и появится такое талантливое объединение как MusicAeterna Kids.
Оркестр MusicAeterna снова сотворил чудо: идеальное качество звучания, проработка тембровых деталей. Однако этому замечательному коллективу для исполнения «Персефоны» порой не хватало камерности, интимности. Ярко, сочно, но не аккуратно динамически.
В постановке Анны Гусевой мы находим язычество, увенчанное христианским откровением и состраданием, – гимн весне как апофеоз нежности и жизнеутверждения.
Анна Коломоец